Неточные совпадения
Сижу одна, работаю,
И
муж и оба деверя
Уехали с утра...
— Так заезжай, пожалуйста, к Болям, — сказала Кити
мужу, когда он в одиннадцать часов, пред тем как
уехать из дома, зашел к ней. — Я знаю, что ты обедаешь в клубе, папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
— Если б он не
уезжал, я бы поняла ваш отказ и его тоже. Но ваш
муж должен быть выше этого, — говорила Бетси.
—
Муж даст ей развод, и тогда я опять
уеду в свое уединение, а теперь я могу быть полезна и исполню свой долг, как мне это ни тяжело, не так как другие.
Она всё еще говорила, что
уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим
мужем и любить его.
Когда же Левин внезапно
уехал, княгиня была рада и с торжеством говорила
мужу: «видишь, я была права».
«Сегодня в десятом часу вечера приходи ко мне по большой лестнице;
муж мой
уехал в Пятигорск и завтра утром только вернется. Моих людей и горничных не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и людям княгини. Я жду тебя; приходи непременно».
Нынче поутру Вера
уехала с
мужем в Кисловодск. Я встретил их карету, когда шел к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде ее был упрек.
Да, может быть, боязни тайной,
Чтоб
муж иль свет не угадал
Проказы, слабости случайной…
Всего, что мой Онегин знал…
Надежды нет! Он
уезжает,
Свое безумство проклинает —
И, в нем глубоко погружен,
От света вновь отрекся он.
И в молчаливом кабинете
Ему припомнилась пора,
Когда жестокая хандра
За ним гналася в шумном свете,
Поймала, за ворот взяла
И в темный угол заперла.
Катерина (кидаясь на шею
мужу). Тиша, не
уезжай! Ради Бога, не
уезжай! Голубчик, прошу я тебя!
Борис. Надолго ль муж-то
уехал?
Там караулила Ольга Андрея, когда он
уезжал из дома по делам, и, завидя его, спускалась вниз, пробегала великолепный цветник, длинную тополевую аллею и бросалась на грудь к
мужу, всегда с пылающими от радости щеками, с блещущим взглядом, всегда с одинаким жаром нетерпеливого счастья, несмотря на то, что уже пошел не первый и не второй год ее замужества.
— Мы принимали в Париже; потом
уехали на воды; там
муж устраивал праздники, балы: тогда писали в газетах.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет.
Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже
уехал на какую-то консультацию к больному.
Друзья добились своего! Вера Ивановна Фирсанова стала Гонецкой. После свадьбы молодые, чтобы избежать визитов,
уехали в «Средниково», где
муж ее совершенно очаровал тем, что предложил заняться ее делами и работать вместе с ней.
Вечером поздно Серафима получила записку
мужа, что он по неотложному делу должен
уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
Прасковья Ивановна проявила отчаянную решимость сейчас же
уехать от
мужа куда глаза глядят, и доктор умолял ее, стоя на коленях, остаться, простить его и все забыть.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к
мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы
уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
Муж мой умер от шампанского, — он страшно пил, — и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, — это было первое наказание, удар прямо в голову, — вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я
уехала за границу, совсем
уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки…
Даже Мария Барановская, дочь вольного поселенца, родившаяся в Чибисани, — ей теперь 18 лет, — не останется на Сахалине и
уедет на материк с
мужем.
От Келбокиани мы узнали, что умерла женщина свободного состояния Ляликова,
муж которой, поселенец,
уехал в Николаевск; после нее осталось двое детей, и теперь он, Келбокиани, живший у этой Ляликовой на квартире, не знает, что ему делать с детьми.
Но и эти родившиеся на Сахалине ждут только отъезда родителей или
мужей на материк, чтобы
уехать вместе с ними.
Хомутов скоро умрет, Софья и Анисья
уедут с
мужьями на материк, и таким образом о вольных поселенцах скоро останется одно только воспоминание.
Как дорого стоил мне первенец мой!
Два месяца я прохворала.
Измучена телом, убита душой,
Я первую няню узнала.
Спросила о
муже. — «Еще не бывал!»
— «Писал ли?» — «И писем нет даже».
— «А где мой отец?» — «В Петербург ускакал».
— «А брат мой?» — «
Уехал туда же».
И по выходе замуж она сдерживает свое обещание: когда
муж попросил у ней денег, она
уехала к папеньке, а
мужу, прислала письмо, в котором, между прочим, излагалась такая философия: «Что я буду значить, когда у меня не будет денег? — тогда я ничего не буду значить!
Никуда не
уезжал муж Давыдовской, и не выносили его на кладбище, а так не стало его видно, да и только.
Пружина безмятежного приюта действовала: Зина
уезжала к
мужу. Она энергически протестовала против своей высылки, еще энергичнее протестовала против этого мать ее, но всех энергичнее был Егор Николаевич. Объявив свою непреклонную волю, он ушел в кабинет, многозначительно хлопнул дверью, велел кучерам запрягать карету, а горничной девушке Зины укладывать ее вещи. Бахарев отдал эти распоряжения таким тоном, что Ольга Сергеевна только проговорила...
Она готовилась быть матерью, но снова
уехала от
мужа и проживала в Мереве.
— Однако ты рисковала, что
муж каждую минуту наговорит тебе грубостей, попросит, пожалуй, тебя
уехать!
Клеопатра Петровна
уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной
муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо...
— Нет, и никогда не возвращу! — произнесла Клеопатра Петровна с ударением. — А то, что он будет писать к генерал-губернатору — это решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него
уехала, писал тоже к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что
муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
Вскоре после его первого визита к ней
муж ее, г. Эйсмонд, приезжал к нему, но не застал его дома, а потом через полгода они
уехали с батареей куда-то в Малороссию.
Когда Павел снова уселся в коляску и стал уже совсем подъезжать к усадьбе, им снова овладели опасения: ну, если m-me Фатеева куда-нибудь
уехала или больна, или
муж ее приехал и не велел его принимать, — любовь пуглива и мнительна!
— Я давно, Михаил Поликарпович, желала быть у вас, — начала как бы совершенно искренним голосом m-me Фатеева, — и
муж мой тоже, но он теперь
уехал в вологодское имение свое и — как воротится, так непременно будет у вас.
Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к
мужу. Он поспешил
уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!
—
Мужа моего нет дома; он сейчас
уехал, — говорила Мари, не давая, кажется, себе отчета в том, к чему это она говорит, а между тем сама пошла и села на свое обычное место в гостиной. Павел тоже следовал за ней и поместился невдалеке от нее.
— Она теперь
уехала к
мужу.
— Слышали, какую она штуку отпустила, —
уехала от мужа-то?
P. S. Лиходеева опять залучила Федьку, дала ему полтинник и сказала, что на днях исправник
уезжает в уезд"выбивать недоимки". Кроме того, спросила: есть ли у меня шуба?.. уж не хочет ли она подарить мне шубу своего покойного
мужа… cette naivete! [что за простодушие! (франц.)] Каждый день она проводит час или полтора на балконе, и я без церемоний осматриваю ее в бинокль. Положительно она недурна, а сложена даже великолепно!"
А теперь мы, говорит, с ним сюда приехали и стоим здесь на квартире у одного у его товарища, но я живу под большим опасением, чтобы мой
муж не узнал, и мы скоро
уедем, и я опять о дите страдать буду.
Отдавши,
уехала на другие воды, где опять встретила точь-в-точь такого же обер-кельнера, вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с изумрудом (тоже покойный
муж на указательном пальце носил), опять всплакнула и опять… отдала.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу.
Муж этой госпожи
уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
Валахина расспрашивала про родных, про брата, про отца, потом рассказала мне про свое горе — потерю
мужа, и уже, наконец, чувствуя, что со мною говорить больше нечего, смотрела на меня молча, как будто говоря: «Ежели ты теперь встанешь, раскланяешься и
уедешь, то сделаешь очень хорошо, мой милый», — но со мной случилось странное обстоятельство.
Кроме того, сегодня был день ее именин — семнадцатое сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного.
Муж,
уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Губернатора, как нарочно, не случилось тогда в городе; он
уехал неподалеку крестить ребенка у одной интересной и недавней вдовы, оставшейся после
мужа в интересном положении; но знали, что он скоро воротится.
— А того офицера, с которым ты
уезжала от
мужа? — спросил вдруг Аггей Никитич.
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала,
уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по
муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему выглянула одна из горничных.
— Нет, нет, и того не делайте! — воскликнула Сусанна Николаевна. — Это тоже сведет меня в могилу и вместе с тем уморит и
мужа… Но вы вот что… если уж вы такой милый и добрый, вы покиньте меня,
уезжайте в Петербург, развлекитесь там!.. Полюбите другую женщину, а таких найдется много, потому что вы достойны быть любимым!
— Monsieur Зверев, — сказала она, — вы дружны с Марфиными, с которыми я тоже была прежде знакома и даже родня Егору Егорычу по первому моему
мужу, — скажите, где они теперь, и правда ли, что
уехали за границу?
Муза Николаевна вскоре же
уехала к
мужу, а Сусанна Николаевна отправилась сначала к обедне, возвратясь оттуда, прошла к себе наверх...